«Театр вовсе не безделица, не пустая вещь. Есть много в мире такого, что для отдалившихся от христианства служит незримой ступенью к христианству. В том числе и театр, если будет он обращен к своему высшему предназначению».
Н.В.Гоголь

©Дмитрий Орехов

 Свидетель

 драма в одном действии

 

Действующие лица:

 О. Кирилл около 30-ти лет

Матушка Варвара 45 лет

Милиционер 35 лет

Архиерей около 60-ти лет

Мамай  - около 50-ти лет

Хохол – около 50-ти лет

Харза – около 60-ти лет

 

Дом в средней полосе России. Горница, разделенная на две комнаты. В маленькой комнате слева шкаф и «архиерейское» кресло. Над креслом, на полочке, тёмная икона святого без оклада, настолько тёмная, что даже лика не разобрать. Может быть, это святой Уар. Или мученик Трифон. Или Василий Мангазейский. В комнате справа русская печь, лежанка с подушками, шкаф с книгами, стол. Возле двери кадушка с водой. В красном углу шкафчик-киот со многими образами. На видном месте Казанская икона Божией Матери и Спас Ярое Око.

 

1.

 

Входит о. Кирилл и следом за ним матушка Варвара. У матушки Варвары в руках перина.

 

Матушка Варвара. Ну, отец Кирилл, Николе-угоднику скажите спасибо... Перина-то какая знатная...  Сегодня спать будете, как на небе... (Раскладывает перину на лежанке.)

О. Кирилл. Всё это излишние хлопоты, матушка! Я и прошлой ночью отлично спал.

Матушка Варвара (любуется на свою работу). Это не излишние... Бока нужно в тепле держать... (Всплескивает руками.) Да что же это такое, а? Никак маслица в лампадке нету?! Ну, батюшка... (Подливает масло в лампадку перед Казанской, недовольно бормочет.) При отце Агафангеле такого не было…

О. Кирилл (старается говорить строго). Матушка Варвара! Отец Агафангел теперь в монастыре, а меня владыка сюда благословил...

Матушка Варвара. Ну, ладно… Раз уж приехали, делать нечего… Оставайтесь… Но вы уж тогда, отче, меня держитесь. Вы у нас человек новый, многого не понимаете, а я в свечном ящике не первый год, вас всему научу. (Качает головой). А мух-то, мух сколько развели! Так нельзя, отче… Есть же мухобойка! (Берет в руки мухобойку - палку с прибитой к ней стелькой.) Значится так. Первый мой совет такой – вы с людьми построже будьте. Народец-то у нас такой – им палец дай, они тебе руку по локоть откусят. Как узнают, какой вы у нас тютя-матютя, так и жить не дадут. Повадятся ходить по любому поводу – потом кочергой за двери не выпрешь! (Стучит мухобойкой по оконной раме.) С ними вот так надо, вот так. Построже. А то оне совсем от рук отобьются!

О. Кирилл. Матушка!..

Матушка Варвара (сердито). А вы слушайте, когда говорю… Вот отец Агафангел, тот умел с нашим народом поладить. Поставить себя умел… Бывало, не подступишься к нему. (Вздыхает.)  Опытный батюшка был.

О. Кирилл. Ладно, матушка, идите. Хватит с мухами воевать.

Матушка Варвара. Я, между прочим, батюшка, для вас стараюсь. (Уходит в маленькую комнату и вытаскивает из-за шкафа ружье-двустволку.) Вот, оно, родимое… Запылилось немножко. Тряпочкой протру… (Протягивает ружье отцу Кириллу.) На, бери, батюшка. Николе-угоднику скажи спасибо.

Отец Кирилл. Зачем?!

Матушка Варвара. А затем, что в нашем районе банда объявилась. Не сама придумала - по радио говорили. Разъезжают по ночам на машине, жип называется. Перепилят в храме решетку, в алтарь влезут, все покрадут. Иконы, киоты, всё-всё. А потом за границу продают. А ещё говорят, они в женском монастыре в Заречье раку серебряную украли - прямо со святыми мощами.

О. Кирилл. Это что, тоже по радио говорили?

Матушка Варвара. Вчера сама на станции разговор слышала. А как услышала, так и решила вам предупреждение сделать.

О. Кирилл. Ах, вот как… Ну, спасибо, конечно. Только ружьё ваше мне без надобности. Священник не может из ружья палить, понимаете?

Матушка Варвара. Это почему же не может?

О. Кирилл. Грех, матушка.

Матушка Варвара. А когда стариков деревенских грабят, не грех?

О. Кирилл. Каких стариков?

Матушка Варвара. А таких. Эти бандиты к одиноким старикам врываются. Спросют воды напиться - и врываются. А ещё, говорят, у них милицейская форма есть. Придёт один такой в дом – вроде как участковый милиционер, а там уж и остальные бандиты за ним… (Переходит на громкий шепот.) Они, отче, могут и к вам придти. Вон сколько у вас  икон-то!

О. Кирилл. Ну, знаете, матушка…

Матушка Варвара. Что, не верите? Вот придут к вам в форме и с пистолетом, тогда поверите.

О. Кирилл. Чему быть, тому не миновать.

Матушка Варвара. Это почему же не миновать? Очень даже можно миновать. Вы, главное, отче, дверь никому не открывайте. Спросют воды – а вы не открывайте.

О. Кирилл. А если люди действительно пить хотят?

Матушка Варвара. Ничего, обойдутся…

О. Кирилл. Сказано: «Кто напоит одного из малых сих только чашею холодной воды… не потеряет награды своей». Подавать нужно всякому, кто нуждается.

Матушка Варвара. Вот отец Агафангел не такой был. Строгий был, ух! Одно слово: Сталин, а не священник. При нем порядок был, батюшка. Без порядка-то плохо… Ну, я пойду. Ружье пока обратно поставлю. (Ставит ружье за шкаф.) А вы, отче, все же построже будьте. А то  вас как есть разведут.

О. Кирилл. Как это – разведут?

Матушка Варвара (уходя). А вот так и разведут. Как кролика.

 

Отец Кирилл один.

 

2.

 

Стук в дверь.

 

О. Кирилл. Вот ведь непоседливая какая! Ну, входи, мать, входи…

 

Входит молодой человек в мешковато сидящей милицейской форме. Он невысокого роста, шуплый, но старается держаться солидно.

 

Милиционер. Нет ли воды напиться?

 

О. Кирилл подает ему ковш. Милиционер пьёт, утирает губы рукавом.

 

Ох, работёнка проклятущая — укатала!.. А у меня к вам дело. Дело-то простое, но, боюсь, вам оно не по вкусу придётся. Да только у меня выхода нет. Я на это решился, но авторитет свой потерять не хочу. Вы меня понимаете?

 

О. Кирилл молчит. Милиционер разводит руками.

 

Ну вот, так я и думал... Сейчас вы скажете, что у вас, у священников, свои правила. Свои, так сказать, должностные инструкции! Тут вы, конечно, правы. Но ведь и у нас, у простых людей, тоже есть правила!

О. Кирилл (холодно). И много вас здесь… простых-то людей?

Милиционер (приосанившись). Нас здесь в районе на одиннадцать сельских поселений пять человек. И на всех, представьте себе, только одна машина. Смешно сказать: мы транспорт иногда на птицефабрике берём! C боем берём! А работа у нас, сами знаете, не сахар. Там и драки, и пальба из обреза – всё случается. А по финансам, если честно сказать, не особо. На такие деньги, как у нас, скажете, легко прожить?

О. Кирилл (холодно). Я не знаю.

Милиционер. То-то и оно. Целый день то один сигнал поступит, то другой. Крутишься, прыгаешь, как белка в колесе, авторитет себе зарабатываешь… А теперь представьте: вот я, здоровый мужик, и в церкви вместе с детьми! Каково?

О. Кирилл. Вы? В церкви? Вместе с детьми?!

Милиционер. У вас ведь как там написано? У вас написано: крещенье детей по воскресеньям в двенадцать.

О. Кирилл. Ну?

Милиционер. Так ежели я на такой шаг решился, то хочу без детей. Они сейчас наглые, засмеют. В общем, без детей хочу. Как говорится, мухи отдельно, котлеты отдельно.

О. Кирилл. Постойте, вы что же – креститься надумали?

Милиционер. А чем я хуже? В детстве-то меня не крестили, а сейчас невеста твердит: крестись да крестись. Если, говорит, не покрестишься, никакого тебе венчанья. Креститься-то надо, конечно, только я с детьми не хочу. В индивидуальном порядке хочу. Потому как я в милиции работаю… У меня авторитет.

О. Кирилл. Так вы…  в милиции работаете? И желаете креститься?

Милиционер. Ну…

О. Кирилл. Родной вы мой!..  Да нет ничего проще… (Потирая руки, ходит по комнате.) А я-то, грешным делом… Ладно… Знаете, что? Вы приходите в воскресенье, после обеда. Устраивает?

Милиционер. И что,  покрестите меня?

О. Кирилл. Покрещу.

Милиционер. Без детей?

О. Кирилл. Так точно, в индивидуальном порядке.

Милиционер. Ну, спасибо. А я-то боялся, вы мне от ворот поворот. Я бы, конечно, и рад со всеми вместе, но сами понимаете: авторитет. До скорой встречи. (Отдает честь и идет к двери.)

О. Кирилл (останавливает его). А кстати, родной… Правду говорят, что у нас тут банда объявилась? Будто бы они на джипе разъезжают, старинные иконы ищут?

Милиционер. На джипе? Не было такого сигнала.

О. Кирилл. И ещё они будто бы в храмы забираются… Решетку перепилят и забираются? И будто бы у них пистолет есть, и форма – вот такая же, как у вас?

Милиционер. Оборотни в погонах? Нет, не слышал. Может, в другом районе?

О. Кирилл. Ну, конечно, в другом районе. Так я и думал.

 

Милиционер выходит.

 

3.

 

О. Кирилл и матушка Варвара.

 

Матушка Варвара. Ну, батюшка, благодарите Николу-угодника! Только что была у Кольки Косого, отдаёт он вам двух собак.

О. Кирилл. Каких ещё собак, матушка?

Матушка Варвара. Презлющих кобелей, отче. Останетесь довольны.

О. Кирилл. Что-то не пойму я вас, матушка.

Матушка Варвара. А что тут понимать-то? У нашего Кольки Косого целая свора, ему не жалко. Возьмёте у него - не пожалеете. Собаки хорошие. Могут человека на куски разорвать.

О. Кирилл. На какие куски, матушка, помилуйте! Я же иеромонах!

Матушка Варвара. Ну и что, если иеромонах? Вон батюшка в Лисино, отец Игорь, он тоже иеромонах, а с собакой. А старый батюшка Никодим в Торфяном поселке, тот вообще протоиерей, митру имеет, а сторожевые собаки у него такие злющие, что дай Бог каждому.

О. Кирилл. Они пусть за себя решают. А я обойдусь.

Матушка Варвара. Обойдетесь?

О. Кирилл. Обойдусь.

Матушка Варвара. Да вы только представьте, как хорошо будет: завалится кто непрошенный, а вы на него кобелей!

О. Кирилл. Да уж, очень хорошо. На человека –  кобелей.

Матушка Варвара. Так что, возьмете?

О. Кирилл. Нет.

Матушка Варвара. Да ведь банда у нас.

О. Кирилл (в сердцах). Да нет никакой банды!

 

Матушка Варвара укоризненно смотрит на него.

 

Ладно, матушка, я подумаю, только идите сейчас к себе!

Матушка Варвара. Вот вечно вы так, батюшка! Вы ведь и сами-то не знаете, чего хотите. Вот отец Агафангел, тот, бывало, не так. Он если благословит, так благословит. Как приложит. Бывало, еще ничего не поймешь, а уже бежишь так, что ветер в ушах свистит. Да уж, умел страху нагнать… (Понизив голос.) Пил, правда, крепко. Однажды ночью влез на колокольню и давай в колокол звонить. Насилу от языка оторвали.

О. Кирилл (устало). Идите уже, матушка. Я молиться буду.

Матушка Варвара. Вот это дело хорошее. Это я благословляю. (Уходит.)

 

О. Кирилл молится перед иконой Спас Ярое Око. Слышится пение хора – оно звучит в воображении священника.

 

4.

 

Стук в дверь. Входит Харза - седой, рано состарившийся человек.

 

Харза. Хозяин, пусти передохнуть!

О. Кирилл. Входите, входите!

Харза. А ты чего впотьмах-то сидишь?

О. Кирилл. Молился.

Харза (приглядывается). Ты - поп?! Ладно,  дальше пойду.

 

Поворачивается и падает на пороге. Отец Кирилл бросается к нему, помогает добраться до лежанки.

 

О. Кирилл. Что с вами?

Харза (стонет). Ноги… Ноги у меня... (Растирает ноги.)

О. Кирилл. К специалисту вам надо.

Харза. Сам знаю, что надо. (Осматривается.) А ты один, что ли?

О. Кирилл. Один.

Харза. А где женщина твоя… как её… попадья?

О. Кирилл. Я монах.

Хрза. А-а… значит, без бабы…

О. Кирилл (сухо). Ты сам-то кто?

Харза.  Я то?.. Я… Дружки меня кинули. Гниды.

О. Кирилл. Ты, это… за языком-то следи. Тебя пустили в дом, так и веди себя как человек.

Харза. Ладно, поп - не разоряйся. Твои проповеди всё равно слушать не стану. Ухожу уже.

 

Встает, но тут же валится на пол, стонет. С помощью о. Кирилла возвращается на лежанку.

 

Дрянь, дрянь! (Стучит ладонью по голени.) Кровь у меня туда не идёт!

О. Кирилл. Куда сейчас?

Харза. На станцию.

О. Кирилл. Так туда ещё пять километров по глинозему. Ну, куда ты пойдёшь? Оставайся.

Харза. У тебя?

О. Кирилл. У меня. По правде сказать, я и сам тут только вторую неделю живу.

Харза. А не боишься?

О. Кирилл. Чего?

Харза. Меня оставлять. По дорогам разные люди шляются…

О. Кирилл. Я священник, а не следователь.

Харза. Я грязный. Через лес, как зверь, продирался.

О. Кирилл. Грязь снаружи не страшна. Страшна грязь внутри.

Харза. А ты, поп, как я погляжу, идейный. (Разглядывает образа в киоте.) Это что за икона?

О. Кирилл. Спас Ярое Око.

Харза. Старинная.

О. Кирилл. Отца моего икона. От деда к нему перешла. А к деду от прадеда.

Харза. Дорогая, поди.

О. Кирилл. Самое дорогое, что у меня есть... Тебя как зовут?

Харза. Харза.

О. Кирилл. Это что же за имя такое?

Харза. Не имя. Погоняло.

О. Кирилл. А имя-то есть у тебя христианское?

Харза. Нет у меня имени. Было и все вышло.Теперь я Харза, понял?!

О. Кирилл. Что ты кричишь-то? Чем я тебя обидел?

Харза. А зачем тебе моё имя? Хочешь в помянник записать и за душу мою молиться? Не надо! Я свою душу тебе не отдам. Она у меня маленькая, но гордая.

О. Кирилл. Да кто на твою душу покушается?

Харза. Да вы, попы, покушаетесь! Развели сироп: боженька, боженька… А все и  слушают, аж рты поразявили. Потому что своим умом жить боятся. Это  вы, попы, людям головы дурите. Лицемеры!

О. Кирилл. Это почему же?

Харза. А потому! Вот вы как  живёте? Как птички? Под открытым небом? Босичком ходите? Нет, сам знаешь, в каких  домах живёте и каких машинах разъезжаете! А остальным боженьку проповедуете! Не верю я вам. И на коленках ни перед вами, ни перед вашим боженькой ползать не буду!.. Жить надо прямо. Прямо на земле стоять.

О. Кирилл. Значит, ты прямо живёшь?

Харза. Намекаешь, что я калека? Да, калека… Потому что не кланялся. За это и били много. И никакого боженьки при этом не было! И когда в детдоме на тумбочку ставили – с подушкой на вытянутых руках – тоже не было! А я стоял. Падал, но стоял! А когда драться надо было – дрался! И никому не верил. Как-то меня, помню, усыновить хотели… Пришли… С постными лицами, вроде твоего… Я им такую рожу скорчил, что они сами убежали, как от зачумленного! А я хохотал им вслед. Нет, поп, не надо мне вашей жалости!

О. Кирилл. Ты просто ожесточился.

Харза. А ты свои наблюдения при себе держи. Я тебя насквозь вижу.

О. Кирилл. И что же ты видишь?

Харза. Вижу, какой ты на самом деле. От тебя шоколадным батончиком пахнет. Ты с папой и мамой рос и по воскресеньям сдобные пирожки кушал. Горя настоящего не знал.  Потом тебя на попа выучили. Ты рясу напялил, крест на живот повесил и глазки закатил от умиления. А все давай тебе в ножки кланяться: батюшка-батюшка, благословите, ручку дозвольте поцеловать. От этого ты стал ещё больше пузыриться. Возомнил о себе, что ты и вправду пуп земли и учитель жизни… Стал проповеди читать, грехи отпускать и всем в глаза своим гаденьким добром тыкать. Да только со мной у тебя промашка вышла. Потому что я – вшивый и злой - всё про тебя – чистенького и добренького – понял.

О. Кирилл. Ничего ты не понял.

Харза. Да что там понимать? Ты жизни не видел и смерти не нюхал. Если б ты на моём месте оказался, был бы такой, как я.  А может еще и хуже.

 

5.

 

Входит матушка Варвара.

 

Матушка Варвара. Я вам забыла сказать, отче, что ночи-то сейчас уже холодные, сырые. Вы, если топить будете, заслоночку откройте… А потом снова закройте, когда протопите. Только пусть дрова-то прогорят, а то сами угорите. Угольки не должны синим цветом пылать, тогда и закрывать можно. А если вы насчёт собачек уже надумали, так я тогда… (Замечает Харзу, лежащего на перине.)

Харза. Ну, здравствуй... девушка моя синеглазая.

Матушка Варвара. Это что же такое, а?

Харза. Я это, милая.

Матушка Варвара. Это кто же такой, батюшка?

О. Кирилл. Это… это ко мне человек по делу пришёл.

Матушка Варвара (Хромому). Ты кто такой будешь?

Харза. Я, девушка, клюквенных дел мастер.

Матушка Варвара. Какая я тебе девушка?

Харза. И вправду не девушка! Обознался! Прости, старушка! Слепенький я.

Матушка Варвара. Поди и глухой ещё? Не слышишь ничего?

Харза. Всё слышу, милая.

Матушка Варвара. Тогда отвечай, когда спрашивают: ты кто такой будешь?

О. Кирилл. Матушка, этот человек…

Харза. Академик я. Буду здесь жить.

Матушка Варвара. Что-о? Ты здесь жить собрался?!

Харза. Здесь, бабка. Здесь.

О. Кирилл. Матушка, ему действительно…

Матушка Варвара. Ну, отец Кирилл, не ожидала я от вас!

О. Кирилл. Матушка, послушайте…

Матушка Варвара. Вот отец Агафангел, он бы никогда…

О. Кирилл. Он болен, ему нужно переночевать.

Матушка Варвара. Делайте, что хотите, но пусть он уходит! Сейчас же! Уходи прочь, пьянь, бродяга! (Замахивается на Харзу мухобойкой.)

О. Кирилл. Матушка Варвара, я очень ценю вашу помощь, но сейчас же прекратите!

Матушка Варвара. Да это же стопроцентный ворюга, по всему видать! На ём клейма ставить негде!

О. Кирилл (открывает дверь). Высказались, матушка? А теперь – ступайте!

Матушка (кричит). Да что вы себе позволяете! Без году неделя! Вот отец Агафангел всякую шваль на порог не пускал! Отец Агафангел…

О. Кирилл (кричит). Асса-а!

 

Матушка Варвара замолкает.

 

Вот что, матушка… Пока ещё это мой приход. И решать, кому уходить, а кому остаться, будете не вы, свечница, а я - настоятель. А вы идите к себе и отдыхайте! Марш!

 

Матушка Варвара уходит, хлопнув дверью.

 

6.

 

Харза (напевает). Бьюсь, как рыба, а денег не надыбал…

О. Кирилл. Ну что, рад?

Харза. Бьюсь, как рыба…

О. Кирилл. Не мог тихо посидеть? Хочешь, чтобы она пол деревни подняла?

Харза. Ладно, не надо меня лечить!

 

Пауза.

 

О. Кирилл. Скажи, во что ты веришь?

Харза. Я ни во что не верю.

О. Кирилл. Веришь. Веришь в то, что нет доброты,  святости… нет милосердного Бога. А я верю, что есть Бог, есть святость, есть доброта. И то, и другое, доказать невозможно, значит - оба мы верующие.

Харза. А у тебя язык хорошо подвешен. Потому , видно, и в попы и подался.

О. Кирилл (через небольшую паузу). У меня отец умирал... А потом его… Ну, в общем, это его воля была...

Харза. А ты что же, не хотел попом-то быть?

О. Кирилл. Нет, я тогда музыкой занимался. В рок-группе играл.

Харза. Чего-чего?

О. Кирилл. Играл в рок-группе.

Харза. Ты что ли?

О. Кирилл. Я.

Харза (со смехом). Чё, на гитаре лабал?

О. Кирилл. Не, ударником. И ещё вокал.

Харза. А ну, спой чего-нибудь.

О. Кирилл. Не хочется.

Харза. Спой, в натуре. Жалко тебе?

О. Кирилл (поёт вполголоса). Нас точит семя орды, нас гнёт ярмо басурман, но в наших венах кипит Небо славян. И от Чудских берегов до ледяной Колымы всё это наша земля! Всё это мы!

Харза. Чтоб меня скосоротило! Сам сочинил?

О. Кирилл. Нет. Это «Алиса».

 

Пауза.

 

Харза. Сам-то не местный?

О. Кирилл. Нет.

Харза. А чего в деревню поехал?

О. Кирилл. Благословили.

Харза. Слушай, поп, ты в боженьку своего веришь?

О. Кирилл. Верю. Только Он и твой тоже.

Харза. А ты Его видел?

О. Кирилл. Нет.

Харза. Так как же ты веришь?

О. Кирилл. Так и верю - потому что не видел. Если бы я Его видел, это уже была бы не вера.

Харза. А ты - ушлый попяра.

О. Кирилл. Да нет, я раньше тоже не верил… То есть сначала, конечно, верил…

Харза. Ладно, не мямли… Базарь дальше.

О. Кирилл. А чего тут рассказывать? У меня же отец был священник. На Пасху я всегда впереди крестного хода шел – с фонариком и в белой рубашке. В детстве ведь ни о чем не думаешь. Сказали тебе: ешь суп с хлебом, переходи улицу на зелёный. И ты ешь с хлебом, переходишь на зелёный. Говорят: постись и Богу молись. Ты постишься и молишься. Это же папа сказал - значит, так правильно. В школе учителя, одноклассники меня сторонились. Шутка ли – поповский сын! Все в столовую за котлетками, а мне скоромного нельзя. Все на футбол – а я в церковь, в алтаре убираться, отцу помогать. Утром в воскресенье все в кино – а я на литургию! Все приключения читают, фантастику, а я - жития святых. Помню, читал всё и думал: как они мучились-то, когда их пытали за веру Христову, а вот я смог бы? И такое чувство у меня было, что я - особенный! Я же в церковь хожу, причащаюсь… Оглашенные изыдите, оглашенные изыдите!.. В школе все в одну сторону идут, а я в другую. Без всяких там дружков-корешков, один! А потом стал постарше, осмотрелся – а вокруг меня нормальные, хорошие ребята! И вдруг я понял, что можно не верить. Что можно быть таким же, как все – весёлым, добрым, общительным – но без церкви, без Бога. И как же мне это понравилось! У меня словно выбор появился: верить или не верить! И я решил - не буду верить! И началось… Все в кино – и я в кино! И плевать, что пост! Плевать, что отец в церкви ждёт! Все на шашлык – и я на шашлык! Все на дискотеку – и я на дискотеку! Все сигареты из кармана – и я сигареты из кармана! Отец, конечно, и под замок сажал, и ремнем лупил, и упрашивал-уговаривал… Но я не уступал. Буду по-своему жить, и точка! Тогда я роком увлекся, ударные стал осваивать. Рок, Джаз-Рок, Хард-Рок, Хард-Корр, Метал, Трэш, Дэт, Регги, Скай, Хип-Хоп - барабанщик должен уметь всё! Ну и вокал, конечно. Пою-то я неплохо - в церковном хоре пел… А когда школу закончил, мы с ребятами уже по всей области концерты давали! С отцом я тогда поругался, ушёл жить в общагу. И вот как-то, помню, ехали мы в электричке домой с концерта. Долго ехали, и я задремал. И вижу во сне отца. Молчит, смотрит на меня, ничего не говорит. Только словно бы ждёт от меня чего-то… Проснулся я, вышел в тамбур, закурил… И так мне вдруг страшно стало! Таким страхом меня проняло! Выскочил я на нашей станции, и бегом в церковь! Прихожу, а там свечи горят, кадильный дым плывет. И отец служит… мой отец. Народу в церкви – тьма, а лица все такие знакомые! А от меня куревом несёт. Ну, встал я в уголке. Служба кончилась, все к кресту подошли, а я не смог: духу не хватило. Вышел из храма, стою, словно мытарь. Тут отец ко мне сам выходит. Говорит — что с тобой? Где ты, сыне? Я говорит, думал, ты в семинарию пойдёшь, думал, буду гордиться тобой, а ты что же? Я говорю — ты подожди, отец, я может ещё это... созрею. Потом он разоблачаться ушёл, а я жду его, чтобы, значит, домой вместе пойти. И вдруг слышу – алтарник кричит.  Вбегаю в церковь, а отец уже на полу... Всегда такой здоровый был, ни на что не жаловался и вдруг — инфаркт! Ну, тут я бросился к нему... Вот тогда я ему и пообещал, что все брошу и пойду в семинарию.

Харза. Ну и чего? Умер он?

О. Кирилл. Нет, не умер. Он уже через пол года опять литургию служил... Пять лет ещё служил! До самой смерти! И умер в храме!

Харза. А из-за чего? Сердце?

О. Кирилл. Нет. Убили его. Застрелили.

Харза. Кто?

О. Кирилл. Не знаю. Не нашли. Он в центре города место хотел получить под часовню. А там рядом казино, рестораны... Может, из-за земли. А может, и нет...  Когда его хоронили, мы скорбели, конечно… Но знаешь, радость тоже была!.. Необъяснимая… В гробу у отца было такое светлое лицо! Словно он очень счастлив – там! И тогда я понял, что Бог благ, и блажен человек, который получает Его венец!..

Хромой (задумчиво). Блажен человек, говоришь…

 

7.

 

Шум подъехавшей машины.

Входят Мамай и Хохол.

Хохол бросается к Харзе и хватает его за горло. Тот, пытаясь освободиться, соскальзывает на пол.

 

Мамай. Харза, родной! Мы только потолковать пришли, а ты уже под нары гнёшь. Нехорошо-с. А ты, генацвале, отпусти его, отпусти. Что о нас люди подумают, а?

Хохол. Это он, Мамай! Отвечаю!

 

Хохол медленно отпускает Харзу и садится на лежанку. Харза остаётся на полу, качает головой и мычит.

 

Мамай. Однако довольно странно видеть тебя, Харза, в такой святой компании. (Отвешивает иеромонаху шутливый поклон.) Или ты решил это… в грешках покаяться?

О. Кирилл. Кто вы такие? Что вам нужно?!

Мамай. Ну, вот, я же говорил – служитель культа уже волнуется. Ты, золотко, не шебурши. Видишь ли, ещё недавно этот человек работал в одной маленькой фирме, где и у нас доля была. А теперь нам потолковать надо. Должок один за ним остался.

 

Хохол мычит.

 

Хохол (наклоняется к Хромому). Говори, куда всё дел! Или я за себя не отвечаю!

Мамай. Видишь ли в чём дело, родной… Сразу после того, как у нас с тобой вышло маленькое недоразуменьице… А именно когда ты изъявил желание удалиться из нашего славного акционерного общества … Тогда мы с генацвале отправились на склад, и он – представь себе - оказался пустым! Пустым, понимаешь?

Харза. Это не я, Мамай! Клянусь!

Хохол. Может, воротничок ему накрахмалить?

Мамай. Погоди. А когда склад оказался пустым, мы решили за тобой вернуться. К счастью, ты не успел далеко уйти, да и добрые люди нам помогли. Ведь ты у нас человек видный, можно сказать,  заметный, да? И вот, когда мы, честные предприниматели и твои друзья, наконец, нашли тебя, ты продолжаешь упираться рогами. А может, дело в том, что ты уже загнал барахлишко, а?

Харза. Слушай, Мамай! Моей доли там не было, так?

Мамай. Так.

Харза. А чужого мне не нужно. Ну, зачем мне шакалить, Мамай?!

Мамай. Вот именно, зачем тебе это, Харза? Ведь за такие дела можно и репу на рукомойник.

Харза. Послушай, говорю тебе: ноги моей там не было!

Мамай. Ну, что же, Харза. Вижу, придётся нам с тобой в другом месте потолковать. Придётся нам тебя в это… в арбитражный суд пригласить.

Харза. Никуда я с вами не поеду, Мамай!

Хохол. А мы тебя и спрашивать не будем, дятел ты опилочный.

Мамай. Бери его, генацвале.

Хохол.  Не поеду! Хоть режьте меня - не поеду!

Мамай. Вставай, или я за себя не отвечаю!

 

Хохол хватает Харзу за ворот и рывком ставит его на ноги. Замахивается. Внезапно перед ним с ружьём в руках вырастает о. Кирилл.

 

О. Кирилл. Он с вами не поедет. Отпустите его.

Хохол (отпуская Хромого). Ружьё-то заряжено?

О. Кирилл. Хочешь проверить?

Хохол (отступая на шаг). p А ты, поп, как я погляжу, идейный. /p p А ты, поп, как я погляжу, идейный. /p Ты это… не быкуй.

Мамай. Родной мой, ну зачем тебе это нужно? Это же наш дружок, у нас с ним свои счёты-расчёты.

О. Кирилл (твёрдо). Уходите.

Хохол (отходя к двери). Отвечаю, они это вместе подстроили!

Мамай. Послушай, дорогой, зачем тебе этот спектакль? Ты же поп, а не Рембо во Вьетнаме. Тебе стрелять-то по чину не положено. Вот я сейчас к тебе подойду, и ружьишко-то свое мне отдашь…

 

Мамай медленно приближается к о. Кириллу.

 

Харза. А ведь он нажмёт, Мамай! Это - поп-металлист, он вообще на голову больной! И ты сейчас будешь трупом, Мамай! На всю оставшуюся жизнь ты будешь трупом!

Мамай (отступая к дверям). Ладно, Харза, ладно. Пока оставим этот разговор. Пошли, генацвале.

Харза. Скатертью дорожка.

Хохол. Мы ещё увидимся, отвечаю.

Мамай. Да, Харза, мы ещё встретимся.

Харза. Не будем загадывать, Мамай.

Мамай (иеромонаху). С тобой, поп, тоже разговор еще будет.

 

Мамай и Хохол уходят. О. Кирилл ставит ружьё в угол и задвигает засов.

 

8.

 

Харза. Ну, ты даёшь… Ришелье!

О. Кирилл (глядя в окно). Всё. Уехали.

Харза. А мне плевать на них! Плевать, слышишь! Ну, что бы они мне сделали, а? Да ничего! (Смеётся.) Я же не брал ничего! Я вообще не знаю, кто склад обнёс! Этот Мамай мне сам не доплачивал, понял? А я что, шестак ему – даром работать? Я и без него обойдусь, понял? Пусть катится! (Понизив голос.) Я тебе так скажу: с этими двумя пропадёшь! С ними одна дорога – на нары! А я на нары не хочу! Не хочу я опять на нары, поп!..

 

Пауза.

 

А знаешь, я в тебе сразу не разобрался. Скажи, ты бы и вправду выстрелил? Если бы он ближе подошёл, а? Выстрелил бы? Ну, скажи – выстрелил?

О. Кирилл (улыбаясь). Да нет…

Харза. Врёшь!

О. Кирилл. Я и стрелять-то не умею.

Харза. Как это? Не умеешь?! (Смеётся, качает головой.) Вот это номер! Так у тебя что, и ружьё не заряжено?! Дай-ка мне. (Изучает ружьё.) Нет, гляди-ка, заряжено! (Смеётся). Не, а всё-таки ты молодец, кардинал! Как ты ему сказал-то: хочешь проверить? А он – на полусогнутых! Как же ты не испугался-то?

О. Кирилл. Чего?

Харза. Ты чё, не понял? Ещё немного, и они бы тебя это… (Проводит рукой по горлу).

О. Кирилл. Ну да.

Харза. Или тебе жить надоело? Хочешь как отец? В шубу деревянную?

О. Кирилл (серьёзно). Отец? Мой отец – мученик, он венец получил... Только «мученик» – слово неправильное. По-гречески «мученик» – не тот, кто мучается. «Мученик» – свидетель. Свидетель Христа. А свидетель Христа прямо в рай идёт. Без мытарств! Мученичество – самый великий дар. Какие бы ты грехи не совершил, всё прощается!

Харза. Не, поп, ты точно на голову больной. Нормальные люди пожить хотят, а ты… Ну, коли помереть так здорово, так и ехал бы в Чечню!

О. Кирилл. А я и ехал туда.

Харза. Куда?

О. Кирилл. В Чечню.

Харза. Врёшь!..

 

9.

 

В левом углу сцены в луче света появляется сидящий в кресле Архиерей. На нём телогрейка, ветхий подрясник и старые стоптанные туфли.

 

Архиерей. Здравствуйте, голубчик. Вы извините, я по-домашнему...

О. Кирилл. Помилуйте, владыка...

Архиерей. Ну, голубчик, рассказывайте. Что нового, как труждаетесь на ниве Господней?..

О. Кирилл. Я, владыка, очень благодарен вам за вашу пастырскую заботу... Но вы уже, наверное, знаете, что мне запретили вести миссионерские беседы с иноверцами.

Архиерей. Так, так. А вот в миссионерском отделе говорят, будто бы вы, голубчик, стали очень заносчивы. Не слушали своё руководство. Оскорбляли иноверцев, называли их «фанатиками» и «слугами тьмы». Это ваши слова?

О. Кирилл. Да, но...

Архиерей. Нехорошо, голубчик, нехорошо! И ещё я слышал, будто бы вы обещали окрестить в Православную веру всех мусульман России...

О. Кирилл (горячо). Одному человеку это, конечно, не под силу. Но такое стремление у нас должно быть! Евангелие должно быть проповедано всем народам, чтобы они имели возможность свободно принять или отвергнуть спасение, предложенное во Христе. Пусть сейчас другие времена, пускай у нас демократия, безбожное государство на службе Запада — но слова Спасителя остаются в силе!

Архиерей. Так, так. А до революции, голубчик, у нас какое было государство? Тоже безбожное?

О. Кирилл. Зачем же, владыка, вы меня испытываете? До революции государство у нас было церковное, православное.

Архиерей. А вас не удивляет, голубчик, что в этом церковном, как вы говорите, государстве, мирно жили и буддисты, и мусульмане?

О. Кирилл. Это не заслуга царской России, это её вина! И в первую очередь вина русских людей, которые мало занимались миссионерством.

Архиерей. Ну, конечно... Будь ваша воля, вы бы и думать не стали! Вы всех сразу – в речку! А в царской России умели с уважением относиться к чужим народам.

О. Кирилл. С уважением, владыка, нужно относиться к заблуждающимся, но не к их заблуждениям. Истина у нас одна — Христос. А то, что противоречит Истине или её отрицает, это ложь, а уважение ко лжи есть презрение к Истине.

Архиерей. Ну, спасибо, голубчик! Просветили. Восемь лет в лагерях, а вот не сподобился узнать, что такое Истина.

О. Кирилл. Простите меня, владыка, я...

Архиерей (перебивает). Голубчик, послушайте меня! Вы человек молодой, очень горячий и судите — как бы сказать? - очень прямолинейно. Вот вы говорите: иноверцы прозябают во тьме, их священные книги — ложь, мы должны проповедовать этим людям и крестить их. Но что будет, если вашу позицию поддержит церковное руководство?

О. Кирилл. Это будет великий шаг, владыка!

Архиерей. А вы не думаете, что начнётся вражда и смута? Что Россию охватит религиозная война, что мусульмане и христиане будут убивать друг друга, как в Сербии? И кому тогда на руку окажутся ваши призывы? Русским людям или Западу, который вы так не любите?

О. Кирилл. Я понимаю, владыка... Это справедливо, если думать о мире, как о высшей ценности. Но ведь не зря сказано, что «дружба с миром есть вражда против Бога». Почему, думая о благополучии мира, мы должны отказывать в спасении другим народам? Да если бы апостолы думали о том, как бы чего не вышло, разве утвердилось бы христианство хотя бы в одной стране?

Архиерей. Мне кажется, голубчик, вы забываете, что иноверцы не  хотят вас слушать! А ведь даже апостолам было велено, в случае неприятия проповеди, удалиться из города. Мы лишь вестники Бога, а если нашу весть отвергают, значит, время действовать Самому Богу.

О. Кирилл. Простите меня, владыка, но я считаю, это время ещё не пришло.

Архиерей. Так, так...

О. Кирилл (твёрдо). Да, я так считаю! Именно поэтому я подал прошение.

Архиерей. Ах, да, прошение... Читал я, голубчик, ваше прошение... Значит, собираетесь покинуть нас? Желаете перебраться в Ставропольскую епархию? Миссионером?

О. Кирилл. Да, владыка.

Архиерей. Так, так... Ещё совсем недавно, обучаясь на пятом курсе нашей семинарии, вы собирались пополнить ряды белого духовенства. У вас, насколько я знаю, была невеста. Однако потом вы порвали с ней и подали прошение о постриге.

О. Кирилл. Я, владыка...

Архиерей. И я удовлетворил вашу просьбу! Я принял во внимание смерть вашего родителя-протоиерея, моего старого друга, ревностного, нелицемерного служителя Божия. Я понимал, как могла повлиять на сына мученическая кончина отца! Я считал вас человеком надёжным, заслуживающим доверия. И вот, прошло всего несколько месяцев после вашего пострижения, а вы уже конфликтуете с руководством и просите о переводе... А где именно вы хотите проповедовать, позвольте спросить? В Минводах?

 

Пауза. О. Кирилл молчит.

 

Ну, голубчик, отвечайте.

О. Кирилл (опустив голову). На Северном Кавказе. В Чечне.

Архиерей. Так, так... Вот мы и добрались до сути. Сначала вы провоцируете иноверцев в нашем городе, а потом, когда вам запрещают ваши оскорбительные проповеди, строите планы, как перебраться на Северный Кавказ. И не просто на Северный Кавказ, а в Чечню! Но зачем вам это, голубчик? Объясните-ка мне, будьте так добры!

О. Кирилл. Я хочу проверить себя.

Архиерей. Но вас же убьют там! Должны же вы это понимать!

О. Кирилл. Отец Даниил тоже проповедовал мусульманам — хоть и знал, что его убьют.

Архиерей. Отец Даниил создал в Москве сильный приход — это раз. Прочитал сотни лекций — два. Написал книги и статьи — три. Основал миссионерскую школу — четыре. А вы хотите вот так, не потрудившись, и голову на плаху... А может быть, голубчик, всё дело в другом? Может быть, вы решили, во что бы то ни стало, повторить судьбу отца?!

О. Кирилл. Но даже если так, владыка, что же в этом плохого?!

Архиерей. Ваш отец, голубчик, служил Церкви верой и правдой почти тридцать лет! И он никогда никого не оскорблял, нет. Он действовал одной лишь любовью! Именно поэтому многие и принимали у него святое крещение. А в том, что вы говорите, недалеко и до греха.

О. Кирилл. Да в чём же грех, если я хочу быть свидетелем Христа?! Разве ангелы на Небесах не радуются каждому новому мученику? Разве мученичество — не великий жребий от Господа, к которому всегда стремились христиане?

Архиерей. Вот вы, голубчик, часто говорите: «великий», «великий»... А ведь даже малый подвиг может быть велик, если исходит от чистого сердца, а великий подвиг — ничтожен. Главное — это высокое духовное состояние, а дела, как его проявление, важны лишь тогда, когда они этому высокому духовному состоянию соответствуют. Если подвиг не посвящен Богу или совершен недостойными средствами, без чистоты сердца, тут и до греха недалеко... (Ласково.) Голубчик, ну что с вами такое творится? Расскажите мне! Я же вам добра желаю.

О. Кирилл (горячо). Не могу я, владыка! Отца моего убили... Поговорили об этом, пошумели — и тут же забыли. Убийцу не нашли и не ищут. По всей стране священников убивают, а  никому дела нет. Говорят: у нас свободное государство, у нас демократия, выбор народа... Ложь, ложь! Что наш народ выбирает? У народа ничего не спросили, всё поделили и продали... А наши газеты, телевиденье? Государство само проповедует разврат, воровство, стяжательство, растлевает детей, разрушает семью! Нам, православным, говорят: сидите и не рыпайтесь! Требуют, чтобы мы признали, будто Россия - светское государство, и потому мы должны и кресты с герба убрать, и от  Закона Божьего в наших школах отказаться...  А потом объявляют высшей идеей толерантность, так что экстремистом становится всякий, кто не называет Мухаммеда «пророком»!..

Архиерей. Надо терпеть, голубчик. Претерпевший до конца спасётся. А излишество в поступках всегда сопровождается самомнением, за которым следует прелесть...

О. Кирилл. Но, владыка, неужели я дал повод подозревать меня в прелести?

 

Пауза. Архиерей задумчиво смотрит на о. Кирилла.

 

Архиерей. А знаете, голубчик, какая ко мне сейчас пришла мысль?  Давайте-ка вы у нас в деревне пока послужите — в простой русской деревне! Ведь это тоже миссионерство. В деревне сейчас жатвы много. В деревне народ дольше за старые обычаи держится. Когда Русь крестили, то деревня позже обратилась, чем город. После семнадцатого в деревне дольше за Православие держались. А сейчас деревня дольше за атеизм держится, за безверие... Есть в нашей области один храм: деревня там большая, а служить некому.

О. Кирилл. Благодарю вас, владыка, но я всё-таки просил бы вас удовлетворить моё прошение о переводе. Поверьте, моё решение созрело не вчера. Я чувствую в себе особенное призвание.

Архиерей. Так, так... Вот вам, отец Кирилл, и ответ на ваш вопрос о прелести! Ведь человек, свободный от прелести, легко и со смирением принимает послушание. А человек, находящийся в прелести, состоит как бы во вражде и войне со всеми остальными; он может признать только такое послушание, которое учитывает его исключительные достоинства. Поэтому я настоятельно вам советую: поезжайте в деревню.

О. Кирилл. Но вы не оставляете мне выбора, владыка! Чтобы получить отпускную грамоту, я должен доказать вам, что не нахожусь в прелести, а для этого нужно принять назначение в деревню. Но, приняв это назначение, я не могу уехать в Чечню…

Архиерей. Вот и не езжайте туда, голубчик.

О. Кирилл. А если я скажу, что мне было во сне видение, и я должен ехать к басурманам, чтобы послужить Богу мучеником?..

Архиерей. Не слишком полагайтесь на сны, голубчик. Может быть, вам как раз суждено в течение многих лет плодотворно послужить Богу сельским священником. Поезжайте в деревню и постарайтесь обратить хотя бы одного человека. Сказано: обративший грешника от ложного пути спасет душу от смерти и покроет множество грехов. Представляете, какой у вас лёгкий способ достигнуть Царствия Божия? Обратите хотя бы одну заблудшую душу, и ангелы на Небесах будут пребывать в веселии.

 

Луч, освещавший архиерея, гаснет.

 

10

 

О. Кирилл и Хромой.

Харза. Ты что же, и в правду хотел ехать в Чечню?

О. Кирилл. Хотел.

Харза. Может, тебя в детстве головой долбанули?

О. Кирилл. У тебя есть мечта?

Харза. Мечта?

О. Кирилл. Ну не мечта – цель. Желание сильное. Есть?

Харза (недоверчиво). Ну, есть...

О. Кирилл. Какая?

Харза. Я это… хочу… дом купить. Ну… не совсем дом. Того дома уже и в помине нет – участок. Участок, где дом моей матери стоял. На берегу Гагрской бухты. Это в Грузии. То есть это раньше была Грузия, а теперь там непонятно что. Там же война была. Они, вроде как, отделились. Только их ещё не признал никто. Там сейчас на наши деньги всё копейки стоит. За тот участок на берегу моря всего штуку баксов просят, представляешь? Только спешить надо, а то перехватят... А участок-то какой! Шелковица! Виноград! Мандариновый сад! Я же мандарины в детстве сам собирал. Их в декабре собирают. Там в декабре, знаешь, как тепло? Утром выходишь в сад, а все деревья от мандаринов жёлтые!

О. Кирилл. Ну, купишь ты сад. А дальше что?

Харза. Как, что? На первое время шалашик поставлю. Главное, на своей земле. Это же мамки моей земля. Там и её могила рядом.

О. Кирилл. А потом?

Харза. А потом буду домик строить. Можно самый маленький. Мне много не нужно. Главное, в родных краях, у моря. Я там ноги свои подлечу.

О. Кирилл. А потом?

Харза (сердито). А что - потом? Какая разница, что потом?! Нет, ты что - скажешь, я плохо придумал?! Скажешь, не выйдет у меня ничего?!

О. Кирилл. Да нет, всё у тебя выйдет - наверное. Только это всё равно, что на станции  с комфортом устраиваться, когда через час снова в дорогу. Ведь мы, люди – путники. Мы уже сели в поезд, и конечный пункт приближается. На этой земле мы лишь пришельцы и странники. А впереди у нас вечность.

Харза. Ишь, куда хватил! Вечность! А я так далеко не загадываю. Я человек практический.

О. Кирилл. Так и в чём же практичность твоя? Ведь всё прах и тлен! Мы смертны! Это-то ты понимаешь? Наша жизнь — как узенькая дорожка. Шаг влево — утонул, шаг вправо — в пропасть скатился. Каждый день ты от смерти всего на один шажок! Так зачем же Бога гневить? Не лучше ли служить Ему уже сейчас? Ведь спасение нужно здесь заслужить! Там уже поздно будет! Там либо с Богом, либо в аду!

Харза (нервно). Никто оттуда не возвращался, чтобы слова твои подтвердить. Но я тебе врать не буду: я тоже иногда о смерти думаю. Страшно будет мне умирать-то... Мне иногда тоже кажется, что Бог-то есть!.. И тогда я верю... Не в иконы, нет! Иконы, церкви, кресты поповские - это всё мишура! Но Бог! Я это объяснить не могу... Просто чувствую... Разве можно бояться того, чего нет? А ведь я - боюсь... Значит, Он есть...

О. Кирилл. Я тоже Бога боюсь.

Харза. Ты? Ты - поп, весь такой учёный, моленный-перемоленный, боишься? От тебя же  ладаном несёт!

О. Кирилл. Многие учёные священники не попали в Царство Небесное, а разбойник вошёл туда первым.

Харза. Мне уже поздно, поп. Я уже всё.

О. Кирилл. Пока ты не умер — не всё.

Харза (усмехается). Да ты знаешь, какие я дела творил?

О. Кирилл. А какие бы не творил.

Харза. Может, я людей… это… из пальтугана вытряхивал… и кое-чего похлеще.

О. Кирилл. Бог каждого из нас ждёт. Как отец сыновей. И грешного Он даже сильнее ждёт. Потому что праведный и так уже с Ним. 

Харза. А знаешь, поп, я бы тебе рассказал одну историю, да только, боюсь, твои святые уши от неё в трубочку завернутся.

О. Кирилл. А ты попробуй. Может, и не завернутся.

Харза. Да нет, не буду. А то ведь я потом и пожалеть могу.

О. Кирилл. Дело твоё. Смотри только, как бы потом не пожалеть, что не рассказал.

Харза. Вот сам не знаю почему, а нравишься ты мне, поп! Доверие  к тебе чувствую… Просто история это скверная… Никто ещё её от меня не слышал. Иной раз и хотел я её рассказать… Да только не мог. Правду тебе скажу - боялся… Очень боялся. И сейчас боюсь.

О. Кирилл. А ты не бойся.

 

Пауза. Хромой качает головой, думает.

 

Харза. Ну, ладно, слушай… Я ведь, поп, сирота. Отца своего я не знал, он вроде как в лагерях сгинул, а мамка умерла, когда мне семь лет было. С тех пор я по детдомам скитался… Из детдома в армию попал, из армии - в тюрьму. Как это вышло – тебе, поп, вообще смешно будет узнать… Дембельнулся я, значит, стою себе на вокзале, поезда жду. И вот подходят ко мне двое: «Ваши документы!» Так и так, говорю, только из армии, детдомовский, к друзьям еду. «Ну, пойдём». Привели меня в отделение, и бутылку самогона на стол - пей, солдат! Ну, я выпил один стакан. Они мне другой - ещё пей! Я и этот выпил… Настроение такое было: чего ж не выпить, раз дают? Они мне - ну, пойдём, проводим тебя. А на вокзале говорят - подсоби. Вон, видишь, сумки? Бери большую - ты здоровый, снесёшь. Ну, взял я эту сумку, пошёл. И тут, откуда не возьмись, - четверо, а те двое как в воду канули. Так и арестовали меня, голубчика - за кражу сумки… Два года я получил. Вышел на волю - работы нет, жилья нет, документов нет. Где не посмотрят на мою справку, говорят: «Чтобы и духу твоего здесь не было!» Ну, тут не много времени прошло, и я второй раз загремел – за кражу. И пошло-поехало… В третий раз сел… четвертый… И вот как-то вышел из тюрьмы – а жизнь-то совсем другая стала! Деньги другие, всё другое… Церкви открывают, монахи по улицам ходят. Чудеса! Но голодно, поп, голодно! Пригрели меня тогда в одном монастыре, окрестили… Но я там не задержался. Дальше пошёл мытарить. На одном месте  не сиделось. То там, то здесь подработаю – тогда на документы уже сквозь пальцы смотрели. И вот однажды прибился я к одному скиту на большом озере. Место глухое, даже электричества нет. И жил там монах один, вроде как церковь охранял. Молодой совсем, вроде тебя, но серьёзный, и борода рыжая. Фёдором его звали. Не слишком-то он мне обрадовался, но и прогонять не стал. Спросил только – есть на тебе крест? Ну, показал я ему свой крестик. Я тогда ещё носил… В общем, договорились мы, что я буду ему крышу на гостевом домике перестилать. Был там такой домик… И вот начал я работать. Пол дня работал, а потом монах пришёл. Посмотрел-посмотрел и говорит: это, говорит, не годится. Переделывать, мол, надо. Протечёт твоя крыша. А мне уже за сорок тогда было, не мальчик. Не буду, говорю, ничего переделывать. И так, мол, сойдёт! А сам вижу – правильно он всё говорит! Но так я уже разошёлся, что чуть не кричу на него! А потом ещё сигареты из кармана и закуриваю ему назло! Тут и он тоже вскипел… Ах, так, говорит! Ну, говорит, ладно! Повернулся и ушёл. Присел я, значит, на брёвнышко. Ну, думаю, ведь выгонит он меня теперь к лешему, точно выгонит! И что тогда? Опять по дорогам скитаться? И такая обида на жизнь меня взяла! И всё мне разом припомнилось… И детдом, и армия, и тюрьма… Вспомнил, как били-ломали меня. Ну, думаю, когда же кончится-то житьё это собачье? Вдруг вижу – он идёт! Спрятался я в кустах. И попалась мне под руку скоба такая железная. Он подошел поближе, а я как дам ему по голове! А он так, знаешь, вскрикнул, тихо так. За что, говорит?.. Потом отвернулся от меня: к Тебе иду, Господи, прости ему… И упал. И всё, поп. И всё… Бросился я от него в лес. Я ведь убивать-то его не хотел, поп! Не хотел! (Мычит.)

 

О. Кирилл подходит к иконе Спасителя, крестится.

 

Убежал я, значит, в лес. Кругом никого, только сосны шумят. Остановился я, закурил. Что же думаю, делать-то? Оставаться здесь нельзя. Ну, думаю, надо хоть в келью-то его заглянуть. Вернулся. Открываю дверь, а там стол на двоих накрыт, и свеча догорает. И так мне от этого, поп, нехорошо стало, прямо беда. Выходит, он меня и выгонять-то не хотел! Выходит, он меня шёл на обед позвать! Вот, думаю, сейчас бы мы с ним при этой самой свече сидели! Вот ведь как получилось-то, поп!

О. Кирилл. Упокой, Господи душу  убиенного раба Твоего инока Феодора… Прости ему согрешения вольные и невольные и даруй ему Царствие Небесное. Аминь.

Харза. И зачем меня мать родила!..

О. Кирилл. Не вой. Лучше помолись.

Харза. Разбередил ты душу мне, поп! Давно я этого монаха не вспоминал. Ша, сказал себе, молчи! Не было ничего с тобой! Не было! А сейчас вдруг вспомнил… Будто вчера это было. И монах как живой передо мной стоит… Как подумаю о нём, жить не хочется. Как во сне всё.

О. Кирилл. Нет, это раньше ты жил во сне. А сейчас душа твоя просыпается. Поэтому тебе и больно. Ты этой боли не бойся. Эту боль тебе Бог посылает. Это как обмороженные пальцы – если болят, значит, живы.

Харза. Слушай, а ты меня это… не выдашь?

 

 

 

 

11.

 

Голос матушки Варвары: «Откройте, батюшка, откройте!» О. Кирилл открывает, входят матушка Варвара и участковый.

 

Матушка Варвара (указывая на Харзу). Вот, полюбуйся, Ваня! Вот он, голубь сизокрылый!

Милиционер. Вы извините, батюшка. Тут сигнал поступил. (Подходит к Харзе.) Ваши документы попрошу.

О. Кирилл. Послушайте, ну зачем все эти формальности? Ведь мы же здесь все свои люди. Мы в деревне, а не на секретном заводе.

Матушка Варвара. Вы, отче, помолчите пока. Вы многого еще не знаете.

О. Кирилл. А вы, матушка Варвара, слишком много берёте на себя. Зачем вы товарища побезпокоили? Это же вы его сюда вызвали?

Матушка Варвара. И правильно сделала, что вызвала! Потому что в нашем районе банда!

О. Кирилл. Опять за своё?

Милиционер. Это правда, отец Кирилл. В нашем районе схрон обнаружили.

О. Кирилл. Какой ещё схрон?

Милиционер. Склад воровской. Ребята-кладоискатели приехали из Ярославля с металлодетектором – старинные монетки искать. Пошуровали во дворах на Старом Погосте - ничего. Потом проверили один подвал, а там чего только нет! Евангелие в дорогом окладе, старинные иконы, церковные сосуды из драгметаллов и даже один серебряный мощевик, инкрустированный хрусталем. Предположительно тот самый, который был украден из женского монастыря в Заречье. Похоже, ценности вывозили из другого района и готовили здесь для сдачи перекупщикам. А ещё были найдены патроны от пистолета «ТТ» и милицейская форма.

     

Пауза.

 

Милиционер. И всё бы ничего, только кладоискатели зелёные совсем оказались. Им бы там ничего не трогать, и нам сообщить. А они всё в машину погрузили - без описи, без понятых - и в Ярославль. Хотели, головы садовые, вознаграждение получить. Так ладно бы они в милицию обратились, а они к журналистам. Те тут же и раструбили про радио – и про форму, и про иконы, и про тайник. Сенсация! Может, конечно, это и сенсация, а нам теперь как? Могли бы засаду устроить, а теперь уже без толку: бандиты туда не сунутся. (Харзе). Я, кажется, документики у вас попросил.

Харза (глухо). Нет у меня документов.

Милиционер. А кто может вашу личность удостоверить?

 

Пауза. Харза молчит.

 

В таком случае…

О. Кирилл. Я могу удостоверить его личность.

Милиционер. Вы?

О. Кирилл. Да.

Милиционер. И кто же он?

О. Кирилл. Мой прихожанин. Ко мне пришёл… на исповедь.

Матушка Варвара (возмущённо). На исповедь?! Какая там исповедь! Вы бы слышали, как он выражался здесь! Я, говорит, клюквенных дел мастер! Слепеньким ещё прикидывался!

Милиционер (с интересом). Как, как? Клюквенных дел мастер? Так и сказал?

Матушка Варвара. Так и сказал. Я, говорит, академик! Буду здесь жить!

О. Кирилл. Вы не поняли, матушка. Это он пошутил так. (Подходит к Харзе.) Ведь вы шутили, правда?

Харза (глухо). Правда.

О. Кирилл. А зачем вы пришли ко мне? Скажите им, скажите! Ну?

Харза (с усилием). На исповедь.

О. Кирилл. Вот видите!

Милиционер (подходит к Харзе и внимательно смотрит на него). Ишь ты, клюквенных дел мастер.

 

Пауза.

 

Ну, если вы за него ручаетесь, прошу извинить за беспокойство! Поймите и нас – мы сейчас пытаемся по горячим следам найти преступников. Реагируем на каждый сигнал.

О. Кирилл. Вам незачем извиняться. Это ваша работа.

Милиционер (отдавая ему честь). Что ж, тогда до воскресенья, батюшка, как договаривались.

О. Кирилл. Буду вас ждать. (Матушке Варваре, с улыбкой.) А вы, матушка, уж простите меня, грешного! Не судите строго…

Матушка Варвара (в сердцах). А что мне судить-то вас? Вы же у нас иеромонах, сами всё знаете...  А что у меня за вас и за церковь нашу сердце болит - этого вы не замечаете. А время сейчас лихое! В Тверской-то области священника прямо с домом сожгли. Церкви по всей стране грабят… Святые церкви! (Всхлипывает.) А ведь вас на свете не было, когда я в нашем храме уже на молитве стояла. Я в этот храм ещё девчонкой приходила, с мамой-покойницей, когда он без купола был и бурьяном зарастал… Зимой приходила, когда в алтаре снег лежал… И потом, когда мама умерла, одна приходила! Со всей деревни одна! Как-то пришла, а там наши комсомольцы. Тропинку-то они видели, вот и догадались, что в церковь кто-то ходит. Засаду мне решили устроить… Ох, и напугали же меня тогда! Я домой бегу, плачу, а они за мной. И так до самой избы. «Тёмной бабой» меня всё ругали… Я тогда, дура, боялась, что меня с колхозной фермы прогонят, но, нет, оставили – надо же кому-то в хлеву убирать и коров доить! И потом тоже, когда власть сменилась… Я ведь тут и траву на паперти вырывала, и мусор и битый кирпич выносила, и старую штукатурку со стен отбивала. Самую первую литургию помню, когда в храме ветер гулял и свечки задувал. А потом я отцу Агафангелу помогала… А теперь вас к нам назначили, и вы со мной снова как те комсомольцы. Да, отец Кирилл, я, конечно, баба тёмная… Я не понимаю, что иеромонаху нужно, а что не нужно… И когда шутят, тоже не понимаю… Бог с вами, отче… Простите меня, дуру безграмотную!..

 

Матушка Варвара, закрыв лицо рукавом, выскакивает за дверь. Участковый, пожав плечами, выходит за ней.

 

12.

 

О. Кирилл молча шагает из угла в угол. Харза, сидя на лежанке, наблюдает за ним.

 

Харза. Ну что, батюшка? Не ожидал такого поворота?

О. Кирилл. Не ожидал.

Харза. Так-то… Я ведь с теми самыми ханыгами, которых ты за дверь выпер, по церквам шуровал.

О. Кирилл. Но ты же порвал с ними... Ты же ушёл от них...

Харза. Да, ушёл… Потому что подставили они меня. Вчера мы маху дали в одной деревеньке. Думали, зайдём аккуратно в один дом, возьмём, что нужно, и уйдём – тихо и без шума. Дома-то не должно было быть никого. Но наводчик прокололся – хозяева в этот день дома оказались. Проснулись и давай орать, будто режут их, всю деревню переполошили. Дружки мои  на машине укатили, а меня одного, с больными ногами, бросили! И я, как мальчишка, в малине прятался и потом через лес уходил! (Зло.) А ведь я твёрдо решил – на нары больше ни ногой! Пусть теперь другие сидят! А я – нет! Сдохну, но больше сидеть не буду! (Небольшая пауза.) А по деньгам?..  разве честно было? Мамай за старый кержацкий складень дал четыре куска, а ему цена, наверное, все двадцать.

О. Кирилл. Замолчи!

Харза.  Я, старый, через лес продирался. Как зверь б А ведь я твёрдо решил ольной продирался… А потом Мамай с Хохлом подъехали. Отоспались в машине и подъехали.  Высчитали, что я к станции пойду. (Усмехается.) Тут вот неподалёку мы и встретились. Но я даже ругаться с ними не стал. Денег они мне пихнули – только не всё, что должны были! А я так от этого устал… от них устал! Я так решил –  участок купить хватит – и ладно!   Уехали они. А у меня ноги ещё… Думал, доковыляю до ближайшей избы, отлежусь. Постучался я - и на тебе! Сначала думал - уйду. Да ведь ты сам в меня, словно клещ, вцепился. Нужен я тебе оказался…

О. Кирилл. Мне? Мне ты не нужен.

Харза.  Да?.. А-а, ишь, как заговорил! А что же ты меня тогда не сдал, если я тебе не нужен? Что, молчишь?.. (Встаёт и делает несколько шагов.) А ведь я даже поверил тебе. Уж больно ты на обычного попа не похож.  Вот я тебе про себя и рассказал… Все рассказал! Но только ты губу-то не раскатывай… Я тебе вот что скажу:  я тогда правильно сделал. Значит, так надо было. И не раскаиваюсь я ни в чем, понял?!

О. Кирилл. Зачем  на себя наговариваешь? Почему стараешься быть хуже, чем ты есть? Ведь ты страдал из-за того, что с тобой случилось, страдал!  И когда ты увидел меня,  потому и хотел уйти, что тяжко тебе было - после того, что ты сделал – помощь от меня принимать! А тяжко тебе было потому, что совесть твоя жива.

Харза (жестко). Я тебя, поп, насквозь вижу. Знаю, что у тебя на уме.  Хочешь крестик в записной книжечке поставить?.. за душу мою чёрную?

О. Кирилл. Ничего я не хочу.

Харза. А про покаяние моё? Забыл? Или оно тебе уже не нужно?

О. Кирилл. Мне твоё покаяние не нужно. (Встаёт перед иконами.)

Харза. Что ж так? Гнушаемся? А-а, он вор и убийца и из церквей иконы крал?! А как же разбойник, который на кресте висел? Бог, значит, не погнушался, а ты гнушаешься?

О. Кирилл. Я не гнушаюсь.

Харза (с издёвкой). Значит, и исповедовать меня не откажешься?

О. Кирилл. Не откажусь.

Харза (зло). А ты подумай хорошенько. Ты сразу-то не говори, подумай. Ты ведь меня сразу к себе пустил, не подумал. А потом – пожалел. Знаю, что пожалел. Теперь хорошенько подумай.

О. Кирилл. Я подумал.

Харза. Значит, исповедуешь меня?

О. Кирилл. Исповедую.

Харза. Что ты юродивого-то из себя строишь? Ты что про меня нёс?! «Это мой прихожанин, ко мне на исповедь пришёл!» Да я никогда – никогда не был твоим прихожанином и не буду!

О. Кирилл. Не зарекайся, раб Божий.

Харза. Кто? Я?!

О. Кирилл. Все мы рабы Божии!

Харза.. А ты мне на Бога-то не кивай! Я рабом не был никогда и не буду! (Задыхается.) Не такой Харза человек, чтобы на коленках стоять, понял? Ишь, раскатал губу –  на исповедь к нему! Да я ни о чём не жалею, понял?! Не такой человек Харза, чтобы жалеть! Да, я того монаха порешил, верно. Но ведь я и тебя  могу порешить… За все твои советы умные… За то, что душу мне наизнанку вывернул!!!

 

О. Кирилл поворачивается к Харзе, у того в руках ружье, котрое упирается священнику в грудь. Слышно, как тяжело дышит Харза.

 

(Глухим шепотом.)Я ведь выстрелить могу, понимаешь ты это?!

 

13.

 

Входят Мамай и Хохол.

 

Мамай (входя). Ай, молодец, Харза!.. Продолжай, продолжай… Мы тебе мешать не будем.

Хозол. Отвечаю, Харза, ты на меня не обижайся! Я на тебя плохо думал, но я зря. Теперь ты как брат мне, отвечаю.

Мамай. Мы, чай, не дикие люди, радио в машине слушаем… В прошлый раз мы погорячились маленько, Харза. Но ты на нас зла не держи. И надо же было этим фраерам схрон найти!

Хохол. Я так скажу: если бизнес имеешь, всегда рискуешь. Проигрывать тоже с честью надо! Отвечаю, у меня честь всегда на первом месте. Бизнес и честь.

Харза (хрипло). Что вам надо?

Мамай. Ты профессионал, Харза, с тобой приятно работать. Мы только расстались, а ты уже вон чего… нового клиента нашёл. (Подходит к иконам, прищёлкивает языком.) Вот-вот… А в церкви наверняка ещё что-то есть…

О. Кирилл. Опомнитесь, говорю вам!

Мамай (Харзе). Мы же в этих краях наследили, так? Пора сматываться отсюда к лешему, верно? 

Хохол. Отвечаю, нам надо вместе, Харза.

Мамай (приобнимает Харзу). Ведь я тебя знаю! Если ты решил на мокрое пойти, значит, дело стоящее. (Ласково.) Ну, говори, что ты тут нарыл?

Хохол (нетерпеливо). Иконы? Сосуды? Мощевики?

 

Харза молчит.

 

Хохол. Ну?!

 

Харза молчит.

 

Мамай. Цену себе набиваешь, Харза?

Хохол (о. Кириллу, нетерпеливо). А ну, поп, говори – что у тебя здесь?

О. Кирилл. Не гневите вы Бога, нету здесь нечего. Церковь недавно отстроили. Внутри там всё новое, недорогое, по вашей части ничего нет.

Гордый. Врёшь, поп! По глазам вижу, что врёшь!

О. Кирилл.  Милиция здесь рядом. Шум поднимете - попадётесь.

 

Мамай и Хохол переглядываются.

 

Мамай.  Зря ты, поп, эту игру затеял. Я человек южный, Хохол у нас нервный, кровь у нас горячая, а ты нам тазики морозишь. Мы ведь можем и не сдержаться. (Подходит к иконам в киоте.)

О. Кирилл (горячо). Послушайте, ведь это не просто кража, это святотатство, великий грех! Людей вы можете обмануть, но всеведущего Господа  не обманете! Бог поругаем не бывает! Всякий, кто дерзнёт взять то, что принадлежит Церкви, будет наказан и в этой жизни, и в будущей!

Хохол. Устань, поп.

О. Кирилл. Говорю вам, ничего вы здесь не возьмёте! По крайней мере, пока я жив.

Мамай. Ну, жить тебе, похоже, недолго осталось. А ну-ка… (Тянется к киоту и снимает икону Спас Ярое Око.)

О. Кирилл. Вы не можете!.. (Пытается взять образ из рук Мамая.)

Мамай. Ты чего трудный такой?

 

Гордый толкает о. Кирилла к стене, приставляет к его горлу нож.

 

Харза. Это икона его отца.

Мамай. Что?.. Не понял…

Харза (берёт на изготовку ружье). Поставь икону на место.

Мамай. Ты хорошо подумал, Харза?

Харза. Поставь икону.

Мамай (ставит икону). Ты понимаешь, что с тобой будет?

 

 

Харза. Ты меня не пугай. Лучше о себе подумай. (Взводит курки.)

Мамай (смотрит на хромого в упор). Ну, стреляй… если сможешь…

О. Кирилл. Уходите, уходите отсюда!..

Хромой. Пошли вон!..

 

Хохол выскакивает за дверь, за ним медленно, с улыбкой, идет к двери Авторитетный.

О. Кирилл, перекрестившись, ставит икону Спасителя в киот.

 

Мамай (у двери). А ты молодец, Харза… Не ожидал. Нет, правда, я даже зауважал тебя. Да опусти ружье-то, твоя взяла… Вот так, а то не по-людски как-то… Ну прощай… (Выхватывает пистолет и стреляет, хромой пошатнулся.) Поп, быстро сюда икону! Икону я сказал!

 

Вбегает Хохол.

 

Хохол. Мамай, мент!..

Мамай. Что?

Хохол. Мент сюда бежит!.. Смываемся!.. (Скрывается в дверях.)

 

Мамай смотрит то на икону, то вслед убежавшему Хохлу, затем, сплюнув, исчезает в дверном проеме.

 

14.

 

О. Кирилл помогает Харзе приподняться.

Вбегает Милиционер.

 

Милиционер. Что здесь?!

О. Кирилл (стоя на коленях, придерживает Харзу). Скорую, родной, быстрее!.. Он ранен…

Милиционер. На машине отсюда отъехали, это они?

О. Кирилл. Они… Скорую быстрей!

Милиционер. Да какая тут скорая… На отшибе живем… Сейчас я машину попробую… нашу… и врача…

 

Харза стонет.

 

Милиционер (посмотрев на Харзу). Ну, гады!.. (Вытаскивает пистолет и убегает.)

 

Харза (приходя в себя). Где они?

О. Кирилл.  Уехали.

Харза. Спаса твоего не тронули?

О. Кирилл (потерянно). Нет…

Харза. Не посмели! Не посмели они… Понимаешь?..  (Через небольшую паузу.) Помнишь, ты про моё имя спрашивал?

О. Кирилл. Помню.

Харза. Василий я… Мамка Василием назвала. С этим именем и крестился. Слышишь?

О. Кирилл. Слышу.

 

Пауза.

 

Василий. Видишь, как всё получилось... Не думал я ни о чём таком, и вот... Со своей дорожки свернул... Выходит, прав ты был. (С усилием.) У меня там во внутреннем кармане деньги. Я их это... сам знаешь, на что копил. Они мне теперь ни к чему. Это плохие деньги, но ты их это… на церковь свою возьми. Возьмёшь?

О. Кирилл (сдерживая слезы). Возьму.

Василий. Ноги совсем не болят. Вот чудеса-то! Всё время болели, а теперь не болят. И так, знаешь, легко-легко… Вот в детстве идёшь, бывало, к морю, и… так же  легко… Вода в заливе светлая-светлая… А ещё ветер… На море всегда ветер… Ветер и волны… (С беспокойством.) Вот и сейчас… ветер! И… волна идёт… Очень большая волна!.. Она всё ближе… ближе… Вот, уже совсем… близко! (Приподнимается на локте.) Господи, прости меня!.. (Роняет голову)

 

Отец Кирилл, придерживая умирающего, молится.

 

                  занавес 

© 2012 Православный Театр Странник | Сайт
Наверх